giraffes are heartless creatures

За чашкой (лучше бы со льдом,
но нет - дымящегося) чая
разглядывать фотоальбом,
черты родные привечая,
пытаясь исподволь сверять
людей на снимках - с той, что рядом:
ладонь с ладонью, с прядью - прядь,
весёлый взгляд - с весёлым взглядом.

Бывали горше времена,
и кровь гораздо солонее.
На кавалеров ордена
и дам в нарядах Саломеи
смотри, стараясь не грустить,
припоминая свой, такой же.
И больше не о чем спросить.
И ты не спрашиваешь больше.

Под сень измученных древес
в слоях жары многоэтажной
ступай, неслышимый певец,
с приятной думой, что однажды,
в какой-то вторник ли, четверг,
днём шумным либо ночью тихой
лифт понесёт тебя наверх,
в надземный ад, за Эвридикой.

"Вот моё завещание. Почитай.
Впрочем - нет, пожалуй, прочтёшь потом.
Для начала послушай. Индокитай.
Я хочу тебе рассказать о том,
как, едва отёршие с жёлтых ртов
молоко матерей в синеве небес,
мы по шатким трапам сошли с бортов
и ступили в радужный мокрый лес,

где казался отравленным каждый лист,
и сердца болели, когда на нас
неподвижные маски бесстрастных лиц
обращали чёрные дыры глаз.
И похожи на нас с головы до пят,
и потом, когда наступает ночь -
их туземки с нами охотно спят,
но у каждой из них под подушкой нож,
и в любой тени притаилась смерть,
и чужая жизнь за каждым стволом,
среди листьев розовых, словно медь.
Доживи до рассвета, взойди на склон -
и такая усталость повалит с ног:
той земле - уже тысяча тысяч дней,
но никто возделать её не смог,
и никто не сделал её своей.

Мы потом вернулись в свои дома.
Обнимали жён, посещали храм.
Кто-то просто тихо сошёл с ума.
Кто-то честно умер от старых ран.
Но до смертного часа, до слёз из глаз,
до готовности волком на небо выть,
никогда, никогда, ни один из нас
эту землю так и не смог забыть."

полярный лис грызёт пищуху
жуёт папирус бегемот
а президент целует щуку
в живот

"Пять мёртвых языков учила я:
врезалась в тело классная скамья,
свеча не растворяла суморока,
трудна была веков минувших речь,
но я себе не позволяла лечь,
не справив ежедневного урока.

Страх перед смертью, липок и нечист,
меня теперь оставил. И случись
мне там, за гробом, хоть Сократа встретить,
хоть Господа Христа в венце из роз -
найду слова ответить на вопрос.
(Коль буду знать, конечно, что ответить).

Егда же к мёртвым разум пообвык,
преподали мне дюжину живых.
(Благословенны менторов седины!)
Пусть нам простится вавилонский грех -
я труд возьму соединенья всех
известных мне - в единственный, единый.

Живой и мёртвый - равно говорит
латынь, древнееврейский и санскрит,
свободно возлегая в голове
с гуаньхуа, арабским и немецким.

Так отчего мне слова молвить не с кем?

Я стану изучать язык любве.

И, как бы ни был мой учитель строг,
любой исполню в точности урок -
всё выдержу, занятия не брошу.
А что запомню - занесу в дневник.

Но уберите книги. Хватит книг:
весьма довольно станет книгоноши."

Мой непосредственный начальник и идейный вдохновитель, выдающийся русский инженер, гитарист-блюзмен, поэт, композитор, журналист и писатель-фантаст Алексей Валентинович Молокин aka omar_sp написал однажды фантастический, естественно, рассказ "Лысый робот", опубликованный даже в журнале "Если" №3-2011.

У рассказа, описывающего отношения в обществе высокоразвитых роботов эпохи победы искусственного разума над естественной сарсапариллой, по слухам, была нелёгкая издательская судьба. Вставление штепселя одного робота в розетку другого отчего-то воспринималось редакторским корпусом как, видите ли, порнография. Однако всё уладилось и произведение увидело свет.

Одно лишь обстоятельство немного угнетало счастливого автора. Сцена прожигания роботами их небелковых жизней в робобаре "Горячая букса" оставляла слишком много для домысливания. Приведу цитату:

Над клепанной из котельной стали стойкой клубился нанопиксельный экран трехмерки, на котором красавец с вороненым корпусом выплясывал с десятком развязных робобалеток, ухитряясь при этом распевать во весь динамик:

Когда железные малышки
Откроют маленькие крышки…

Железные малышки синхронно дрыгали стройными нижними манипуляторами и пискляво подпевали:

Когда железные малышки
Поднимут нижние задвижки…

Демонстрировали старинный мюзикл времен легендарного «сухого закона». Мюзикл назывался «Нежная вибрация» и в музыкально-танцевальной форме рассказывал о взаимном притяжении, возникшем между роботами враждующих мафиозных кланов, торгующих запрещенными генераторами импульсных помех. Как помнил Ик, история любви закончилась трагически, потому что герой и его возлюбленная питались напряжением разной полярности. Видимо, до такой простой штуки, как двухполупериодный выпрямитель, делающий роботов инвариантными к полярности напряжения питания, в те легендарные времена еще не додумались. С другой стороны — если бы эти выпрямители существовали, то не состоялась бы высокая трагедия, уже четыре века будоражащая воображение романтичных роботов."

Как видите, текст песни крайне неполон.

А Алексей Валентинович был бы сам не прочь спеть её в обществе нагих вакханок под сенью пенных струй, аккомпанируя себе на любимом "Гибсоне" дивного алого цвета.

"Напиши текст" - говорил мне он, - "чего тебе стоит? Только, чтобы в конце припева обязательно было "та-рам-пам-пам Армагеддон"

Ну, разве откажешь? Я долго старался, но ничего не выходило. Моя агонизирующая совесть покрывалась отвратительными чёрными струпьями. И только побывав в лавке чудес, где продаются стопудовые хиты, вешалки из рояльных клавиш и туалетная бумага "русско-английский разговорник", в два приёма удалось выполнить техническое задание.

Возможно, это бета-версия. Я ему текста ещё не показывал и могут быть замечания. Встречайте:

( ЖЕЛЕЗНЫЕ МАЛЫШКИ. РОБОКАНКАН. )

Теперь здорово бы музыку. И клип. Мультипликационный.

Будь здоров, Лёша, и не пеняй, если что не так. Мы, либеральные интеллигенты, свои долги помним и завсегда платим.

"Мне снился сон: легко и элегантно,
в трёх чтениях, в мерцании светил,
вести в родной стране гей-пропаганду
Парламент наш Законом запретил.

Ведь как страдала лучшая из Родин:
перед соблазном впасть в содомский грех
не устоял Зампред АП Володин,
а также Шеф Сбербанка Герман Греф.

Подкреплена госдеповским пиастром,
легла на Кремль гоморрская печать.
Но велено заткнуться педерастам!
И лесбиянкам велено молчать!

...И в это время я во сне увидел:
в жабо и перьях, обнимая всех,
на сцену встал Национальный Лидер:
"Дурашки. Лично я вот - гомосек!

Прошу взглянуть в лицо простому факту:
Труды. Галера. Беломорканал.
Устал. Супруга отстояла вахту.
Даёшь цивилизованный анал!"

Затихли все, выдерживая марку,
стараясь чувства горькие скрывать.
(А что, скажите, делать Патриарху?
Нацлидер - гей? Но как обосновать?!)

Но тут пошла в президиум бумага,
и депутаты, не вступая в спор,
на место Государственного Флага
решили утвердить гектаколор.

...Вскочив в поту, дрожащею рукою
я свет включил. И слёзы полились.
Поменьше пить. Приснится же такое.
Хоть ржи. Хоть плачь. Хоть в жопу разлюбись."

Закрывая тему на веки вечные,
опуская веки на темень млечную,
ускользая в которую шельмой меченой,
мне сказать уже совершенно нечего

сверх того, что тысячу раз говорено
о пути единого в поле воина
к потемневшим окнам, дверям затворенным
там, где девушка пела в церковном хоре нам.

Развернулись листья. Весна под окнами
отметалась лисьим щенком подопытным.
Заполняем жизни себе подобными -
до чего по-доброму все подобраны.

Да не в цели дело, а дело в способе.
У Господня Сына звезда на посохе.
Он ступает по морю, аки посуху,
на пяти гвоздях повисая в воздухе.